Страшная правда высоких категорий

Итак рассказик:

Страшная правда высоких категорий.

“Полностью сумасшедшая затея удалась!” – так озаглавлен мой плакат с картой “Памирского марафона”, который в апреле 1999 года я вывесил в нашей штаб-квартире – Турклубе МАИ и с которым я так люблю выступать на встречах. Последнее слово в заглавии дописано после похода. Что касается первых трех, то это не бравада, а скорее самокритика. В апреле маховик подготовки к походу был полностью раскручен, все мосты сожжены, и я ходил слегка ошалевшим от неизбежности скорого выполнения сверхзадачи. Я по-настоящему сомневался, действительно ли этот маршрут при определенных условиях можно пройти до конца, или у меня что-то сдвинулось в голове, и я потерял чувство реальности? Затея была сумасшедшей сразу по нескольким признакам.

Во-первых, маршрут проходил во внутреннем Памире на территории Горного Бадахшана, по существу, не контролируемого официальными Таджикскими властями. Уже только это для некоторых людей может служить признаком сумасшествия, хотя я и не согласен с этим. Более того, при вынужденной эвакуации из точек на значительной части маршрута мы попадали в Ванчскую долину, полностью контролируемую отрядами самообороны, которые равнозначны, для многих, отрядам боевиков.

Во-вторых, перед участниками похода ставилась дерзкая, или даже, наглая задача. Видите ли, нам было мало подняться на “семитысячник” и не обмороженными спуститься в базовый лагерь. Нам даже мало подойти к вершине, взойти на нее и счастливыми спуститься с гор в автономном походе. Нет, надо, спустившись с вершины, пройти еще 170 километров через несколько перевалов, по пути совершить первопрохождение “тройки А”, перебродить Беляндкиик и Зулумарт и примерно на сороковой день похода подняться еще на один семитысячник! Думать серьезно о таком походе это признак сумасшествия в глазах уже подавляющего большинства.

В-третьих, участникам похода предстояло прожить в горах более месяца с сознанием того, что для эвакуации группы с полностью здоровыми участниками может потребоваться около недели. А эвакуация со сломавшим ногу участником может обернуться беспомощным созерцанием его медленного угасания. А ведь сломать ногу, будучи под тяжелым рюкзаком, так легко на любом из десятка тысяч ежедневно попадающихся камней! А уж о падении в ледниковую трещину и говорить не приходится. Поэтому от этого маршрута попахивало смертью. И надо быть сумасшедшим, чтобы длительное время переносить такой запах.

Мои мысли о смерти, озвученные на собрании группы, как-то особенно возбудили членов команды. Реакция была неоднозначной. Некоторые разозлились, другие расстроились. И первые, и вторые запретили мне говорить об этом впредь. “Я еще молодой и умирать не собираюсь!”, - резко сказал один из участников. Да кто же собирается? Может оказаться, что просто придётся. Лично меня особенно угнетала специфическая для нашего маршрута преобладающая вероятность именно длительной и мучительной смерти и даже не моей, а одного из членов команды. В “стандартной шестерке” с множеством крутых и опасных мест проще: там шлепнулся участник, и труп готов. А вот видеть процесс в течение нескольких дней – это круто!

Прав был Сергей Стрыгин, когда в особых указаниях на нашей “маршрутке” расписал порядок захоронения погибшего участника. Все это надо каждому прочувствовать и пережить до отъезда, чтобы выйти на маршрут холодным и спокойным как танк. Или же остаться дома. Тогда и деньги будут сэкономлены, и безопасности в группе будет больше.

Конечно, мысли о смерти для юных особенно противоестественны. Я хорошо помню, как в 1981 году Никита Степанов, показав в Турклубе МАИ слайд с трупом Миши Вьюнова на пике Коммунизма, сказал: “Он очень сильно устал”. Тогда мне было 26 лет, и я расценил подобный комментарий как проявление высшего цинизма. “Буду руководить всегда сам и никому не позволю утомить меня таким образом”, подумал я. Это и определило мой нестандартный путь в спортивном туризме. С 1981 года я ни разу не ходил участником. С каждым годом я “матерел” и мое отношение к вопросу о смерти изменялось. Теперь я уверен, что нужно серьезно задумываться о смерти именно для того, чтобы вернуться из похода живым.

Приведу простой и до безобразия утилитарный пример. Как-то раз, когда до отъезда из Москвы осталось не более трех недель, я разозлился на легковесное отношение к своим обязанностям врача и завхоза. На упрек, что они тянут с обсуждением наших общих проблем, они сослались на какие-то личные дела, связанные то ли с работой, то ли с аспирантурой. “Дурашки”, - подумал я, а вслух сказал: “На что вы тратите драгоценное время? Зачем вам аспирантура, если вы не вернётесь домой? Вероятность несчастного случая в этом походе около трети (тогда у нас не было еще спутниковой связи, и я был настроен особенно пессимистично). Нас девять человек, поэтому каждый из нас играет в русскую рулетку с 27-зарядным револьвером. Так не лучше ли потратить всё оставшееся время на установку барабана с сотней мест для патронов? Каждый час наших усилий по подготовке похода оценивается некоторым количеством дополнительных шансов остаться в живых! Теперь вы понимаете, что означает сейчас предельная концентрация и сосредоточенность на подготовке к походу?”.

Дорогие мои участники, простите меня за столь экспрессивные методы воздействия на ваше сознание. Я бесконечно рад, что вы сейчас все живы и здоровы. Победителей не судят, в том числе и руководителей. А статистически проверить правильность моих действий невозможно, потому что такие походы удаются один раз в жизни. Надеюсь, вы все-таки поняли простую и печальную истину, что с юношеским мировоззрением необходимо распрощаться каждому, кто всерьез собирается в экстремальный памирский поход.

24.09.99

На картинке-заставке рисунок Курта Воннегута к своей повести "Завтрак для чемпионов".