Путешествие в молодость

Когда-то в студенческой газете статья об альпинизме начиналась так:

Да будь я и негром преклонных годов
И то б без унынья и лени,
Я начал бы заниматься альпинизмом …

Я начала заниматься альпинизмом, будучи студенткой Ждановского металлургического института. Организатором и руководителем секции альпинизма был Владимир Никитович Волченко, преподаватель нашего института, КТН, мастер спорта по альпинизму. Мы его обожали, многим ему обязаны. Но, к сожалеиию для нас, он вскоре переехал в Москву, где стал в МВТУ крупным ученым и был председателем секции альпинизма г. Москвы.
Мы благодарны судьбе за дружбу с его братом, замечательным человеком, полковником медицины, альпинистом Борисом Никитовичем Волченко, организовавшим во Львове спортивную команду клуба армии Прикарпатского военного округа, которая стала неоднократным призером первенства страны.
Память хранит первые впечатления о первых восхождениях в первом альпинистском лагере «Накра» (Сванетия), расположенном в живописном Накринском ущелье с интересной флорой и фауной, нарзанными источниками.
Оттуда альпинисты ходили на всемирно известные вершины.
До «Накры» прямого подъезда не было. Надо было от г. Зугдиди ехать машиной до селения Дизи более 100 км по ингурской дороге (за которую говорили, что хорошая дорога – это, когда обязательно сорвешься, обязательно разобъешься, но тебя найдут). В селении Дизи велась разработка мрамора. И еще там работали знаменитые шофера-сваны: им одним и была под силу ингурская дорога (напиться, не свалиться, не разбиться). Так передавал устный альпинистский фольклор.
От селения Дизи до «Накры» надо было еще добираться 14 км вверх по горной тропе, а потому альпинисты и ишаки были необходимым гужевым транспортом для доставки и переноски грузов. Иногда они выполняли и роль санитарного, например, так транспортируя харьковчанина Вальку Степченка из «Накры» в Дизи с поломанной ногой (туда он был доставлен вовремя, но уже и с поломанной рукой).
Неслась по дну ущелья река Накра, неумолчно грохоча день и ночь.
Первое впечатление, как же уснуть под этот грохот, но в первую же ночь спали еще крепче.
Нас поселили в домиках из досок. Внутри домики были исписаны предыдущими жильцами из разных городов и весей. Мы тут же продолжили эту традицию и увековечили свое ЖМИ (Ждановский металлургический институт).
На территории лагеря паслись лошади, ишаки, козы, свиньи. Сванские свиньи, действительно, похожи на кого угодно, только не на свиней. С длинной шерстью, черно-белые, худые, на длинных ногах и бегали, как собаки. Их молодая поросль, не подлежащая счету, столовую лагеря считала своей вотчиной, носилась под столами, как будто играя в догонялки, заставляя нас поджимать ноги и визжать вместе с ними.
В окна столовой заглядывали лошади, доставая головой середины столов, стоящих перпендикулярно окнам. Паслись всем, что им подходило, доставляя себе и нам немалое удовольствие.
Помнится, был клуб со сценой, на которой стояло каким-то чудом доставленное пианино. На нем, кто мог, музицировал, а мы танцевали. Зрителями были козы, которые ходили между нами, запрыгивали на сцену и оттуда весьма осмысленно взирали на нас.
В моем представлении альплагерь «Накра» был самым демократическим альпинистским лагерем того времени, т.к. начучем был м.с. по альпинизму Михаил Семенович Борушко, альпинист, не чиновник. Главенствовал его девиз – альпинисты должны быть все наверху, он гнал на восхождения буквально всех.
От Борушко М.С. в лагере прятались даже травмированные. Но, придя в себя, тут же сортировали ноги, руки (головы были не в счет) и бежали от него наверх.
В лагере оставались только лошади, ишаки, козы, свиньи и Борушко. И следствие – в «Накре» несчастных случаев было намного меньше, чем в других лагерях.
Первое знакомство с М.С. Борушко состоялось на лагерной линейке, где, помнится, выстроилось 10 отделений новичков, облаченных в только что полученные на складе штормовки и брюки из брезента, обутые в триконенные ботинки, в руках держа, кто как, ледорубы.
Так как наше отделение (ждановское) было последним, то нам досталось то, что осталось на складе (мне брюки доходили до шеи, ботинки были намного больше и т.д. и у остальных примерно также). Одежда нас изменила своей несуразностью до неузнаваемости. Мы громко, неудержимо хохотали, разглядывая друг друга.
И вот подходит к нам Борушко, грозно глядя, как мне показалось из-за страха, на меня – спрашивает, кто такие и откуда. Итог первого знакомства – сразу после линейки все наше отделение идет на кухню чистить картошку. И каким упоительным кажется это обидное занятие сейчас, много лет спустя.
После лекций, зачетов, скальных занятий, первого тренировочного восхождения со снежными занятиями идем в круговой поход на зачетные вершины Ледешт, Лядвал через перевал Квиш. Инструктор нашего отделения Лина Олейник, стажеры В. Будко и Володя Вербовой (через несколько лет погибший в первом зимнем восхождении на Ушбу), все, помнится, харьковчане. Так как наше отделение последнее, замыкающее, то ими проводится почти военный совет с разработкой своей стратегии и тактики штурма перевала. Выносится генеральное решение: стажерам и двум «самым-самым» обогнать при подъеме как можно больше отделений новичков, чтобы занять на перевале «теплые плиты» для наших палаток. Выбор пал на нашу связку – меня и Валерку Лапина. Нас распирает гордость от их выбора. И мы начинаем брать перевал «бегом» за нашими стажерами.
Ледник открыт, т.к. середина августа, но мы «бежим», где-то используя уже навешанные перила, перепрыгивая через трещины. Все на виду новичков других отделений, ошалело выглядывающих из-под рюкзаков и ничего не знающих о нашем коварном замысле. В глазах темно, звон в ушах, пот градом, но мы обгоняем 6-7 отделений и выскакиваем на перевал. Разгоряченные плюхаемся на эти «теплые плиты», и они, действительно, становятся теплыми.
И вот, наконец, зачетные вершины.
Перед нами фантастически прекрасная горная панорама, впервые видим Ушбу. Все горы прекрасны. Но Ушба одна. Нет и не может быть второй Ушбы.
В лагерной стенгазете были нарисованы два зайчика на перевале Баса, на фоне Ушбы: «Да что нам Ушба, мы на нее хоть сейчас!». Это припомнив, мне хочется продолжить так:
«Ушба, хоть были мы не ассы,
Манила с перевала Баса.
И многих до сих пор мечта –
Влечет ее всех красота!
И наши альпинисты Львова
Все до сих пор в ее оковах.
Я ж на нее порой молюсь,
Когда на сон, когда проснусь:
Ведь на стене висит и манит,
И обещает – не обманет…»
Кажется, в том же походе слышала приблизительно такую притчу:
О чем думает в походе новичек, стажер и инструктор.
Новичек весь в мечтах о привале, свой рюкзак (иногда с подложенными камнями) считает тяжелейшим, солнце – беспощадным и вообще… зачем он приехал в эти горы.
Стажер весь в думах об инструкторе: «Методу тянет, душу, паразит, тянет, на показуху работает, пора привал делать, опять удобное место пропустил…».
Инструктор: «Ну что за отделение досталось, что за новичек такой пошел. Ну хоть бы кто споткнулся и расшиб бы нос. Мы бы сразу остановились…».
И все идут…
И музыкой звучали названия вершин – Гвергишер, Гергильдаш, Ледешт, Цалгмыл…
Сразу их названия не могли запомнить и спрашивали друг друга: «Как правильно?»
И музыка у костра, песни под гитары: чем-то родным и знакомым веяло от «по тундре, по полю широкому, где мчится скорый «Воркута-Ленинград»», с каким удовольствием горланили «Заразу» и «Я с детства был испорченный ребенок».
И мое новичковское резюме:
«Как молоды мы были,
Как горы мы любили,
Как верили мы им…»
Наконец, мы значкисты и настоящие. На груди красуется завинченный значок «Альпинист СССР». Конечно, его обмываем. Ребята бегут за аракой в село Накра. к «Марусе за сваном» (Маруся, похищенная когда-то сваном, туристка).
Конец смены, мы свободны. Но не тут то было. В моде спрос на спортивного новичка-значкиста у стажеров, которым нужны руководства на двойки.
Нас находят, несколько человек, в т.ч. меня, ведут на вершины 2-ой категории трудности. Опять «бегом», т.к. погода начинает портиться. Итог – за плюс 2-3 дня после смены мы новоиспеченные разрядники.
Наконец бегом в селение Дизи. Что нам теперь и вниз эти 14 км. Главное убежать от стажеров, неизвестно какие им еще понадобятся руководства.
Впереди селение Дизи, Зугдиди и Черное море в Сухуми. Сезон первый в горах закончен. Но в селении Дизи ждем попутную до Зугдиди машину. Судя по слухам – это иногда долго ожидаемое удовольствие. А потому кругом стоящие камни испещрены взывающими надписями: SOS!!! «Примите наши души из ХАИ и ХПИ», «В этом Дизи, забытом Богом и Борушко, мы загораем 3 дня».
Но вот, ура, садимся в машину, едем в Зугдиди. Прощай Дизи, прощай Накра, прощай Борушко!!!
Альплагерь «Накра», год спустя, запомнился и первым восхождением на Эльбрус. Сезон был неудачным, т.к. в первом тренировочном выходе травмирована нога. А потому оставалось серьезно лечиться в лагере (Джайлык, ущелье Адыр-Су) и только издали любоваться Уллу-Тау-Чаной. В конце смены с группой друзей «иду в Сухуми» через перевал Донгуз-Орун, чтобы не только разработать ногу, но и с тайной надеждой задержаться по пути в Накре и сделать хоть одно восхождение.
И, действительно, «застреваю» в Накре, с кем-то поделив кем-то доставленную путевку. Собираюсь в группе Свентицкой Гали на Нискрыру (4 а категории трудности). Но происходит несчастный случай и ее, как врача, забирают на спасработы.
Тут же находятся альпинисты или авантюристы (впрочем, это одно и то же), которые собираются на Эльбрус, хотя в горах уже осень. Мне же предстояло еще 2 раза перевалить перевал Донгуз-Орун (до и после Эльбруса, переход из Европы в Азию и обратно). Это многовато для ноги, которая беспокоит при спуске. Но меня успокаивают, ведь на Эльбрус ишачья тропа, а вниз можно катиться. Лина Олейник авторитетно заявляет: «Дойдешь!».
И вот группа из двух харьковчанок, меня (нас в лагере после прозвали эльбрусскими девами), плюс одного москвича выходит под девизом «Кто не будет рисковать, тому Эльбруса не видать!».
В то время в Приэльбрусье не было никаких горно-лыжных подъемников. И как мы были рады, когда на одном из серпантинов нас догнала грузовая машина и подвезла к пикету 105. К приюту 11-ти приходим вечером. Кудинов, начальник приюта, сразу заявляет: «Или вы сегодня же ночью идете с чехами (они неделю пережидали непогоду), или вы никуда не пойдете. Не пущу!»
И вот ночью мы идем на Восточную вершину без сна, без акклиматизации (у меня нет даже тренировочного восхождения). И я дошла! Рвота началась от скал Пастухова, прекратилась на седловине, т.к. рвать было нечем. На седловине началась метель. Заходим в хижину, чтобы ее переждать. Тогда она была более пристойной. Были разбросаны какие-то вещи для укрытия, в углу валялся примус. Очень был похожий на настоящий, но не работал, т.к. и бензина не было. Мы стали засыпать. Как это было приятно. Это ощущение ощутимо до сих пор. Но наш единственный мужчина отказал в этом удовольствии. Он тормошил и просил: «Девчонки, не спать! Пошли на вершину!». И что интересно! Когда мы еще топали по Накринскому ущелью, он потерял кеды, привязанные к рюкзаку. Пошел искать кеды, потерял рюкзак. Думалось, что и себя искать будет. А вот сам не спал и нам не давал.
Выходим из хижины. Сильный ветер, но видимость улучшилась. Идем с трудом, т.к. сильные порывы ветра с крупинками льда. И вот, наконец, вершина, на ней бюст Ленина, которому до нас не было никакого дела. Да, по правде говоря, и нам до него. Факт европейского масштаба – мы стоим выше всех в Европе (жаль ее, она этого не видит).
Вспоминается, что в хорошую погоду с Эльбруса можно одновременно увидеть Черное и Каспийское море. Но так все затянуло мглой и облаками, что они кажутся Белым морем или Северным Ледовитым океаном, а мы как замерзшие папановцы, только не на льдине, а на вершине. И с нее еще надо было катиться.