Штурм. пик 7495
.
Из цикла записки альпинистского врача.
- Доброе утро, Марго, Вы прекрасно выглядите.
- Спасибо, доктор.
Этот короткий диалог, уже превратившийся в ритуал, повторялся трижды в день. Из соседней палатки послышался шум утренней возни, потом, прищурившись, выглянула Марго, действительно выглядевшая прекрасно, и бросила на Айболита насмешливо-лукавый взгляд.
Всходило солнце. Покатый снежный склон, на котором был разбит штурмовой лагерь ещё голубел,а на сопредельном гребне, как они называли его - ригеле смелыми мазками горели чистые краски от ярко-алого до тёмно-фиолетового с чёткими границами между ними, поразив Айболита невероятным сходством с полотнами Рерихов, и заставив его задуматься,каким образом это можно было изобразить, не побывав на таких высотах .
Мечтать уже было некогда, верх четырёхспального мешка был уже откинут, Минарет разжигал промус, Шмель с трудом втискивал свой распухший голеностоп в ботинок, затолкал, тяжело задышал, победно тряхнул своими седыми патлами.
Примус, разгоревшись, гудел ровным синим пламенем, съедая последний кислород маленькой и без того кубатуры палатки. Варилась какая-то тошнотворная бурда, Пингвин и Россинант сушили над примусом ботинки, от которых шёл пар с запахом кожи и смазки, на другом примусе кипела вода, которая не обжигала, такая была её температура, однако чай отлично заваривался и, не в пример супу, хорошо и с удовольствием пился. И оттого, что чая можно было пить много, на душе было легко и дышалось легко, а члены становились гибкими и в желудке уже наступал приятный покой.
"Обвуь лентяя" - шекльтоны, лежали у Айболита снаружи, прикрытые ветровкой. Вылезая, из палатки, он просто сунул в них ноги, как в тапочки. Десятизубые австрийские кошки, подарок Ванды, были стянуты по ранту железной проволокой заранее, не нужно было каждое утро подвязывать. Вдохнул глубоко, выпрямился...
....Шаги, скрип снега под ногами, шум в ушах, тяжёлое дыхание. Сухие губы судорожно ловят морозный, разреженный воздух, хочется пить. Айболит с трудом разгибает шею. Прямо над головой взбесившееся светило вбивает прямыми лучами зной в усталые, уже иссушающиеся тела. Снег ослепительно белый, среди него резко чернеют островки разрушенных скальных выходов. Айболит видит впереди богатырский торс Орла, вот Орёл прекратил бить ступени, уступая Работяге- Рыжему, широкие плечи которого даже не сотрясаются от работы, за ним уныло переставляет кривые ноги Казак, изящно двигается королева Марго, за ней пыхтит Россинант, отдувается красноносый и широкозадый Пингвин, хромает Шмель, лёгкой походкой барса крадётся Минарет, важно вышагивает, задрав выгоревшую бородёнку Мона-Лиза, в хвосте плетётся Айболит...
....Восхождение... Для Айболита оно началось не три дня назад, а намного раньше, далеко внизу, полтора года назад, когда после тяжело перенесенной желтухи он был выписан домой. Тяжко и противно ныла печень, перемежаясь со спастическими приступами в желчном пузыре, со слабостью и постоянной тошнотой. Айболит, что называется, подавал надежды, ну а сейчас в него никто не верил. Только четырёхлетний сын глядел доверчиво и ясноглазо.
Как ни странно для взрослого и повидавшего виды мужчины, он ухватился за эту веру.
По утрам, по пустым комнатам агрессивно и хрипло разносился голос Опального Барда. Там, в динамике радиолы атакующие роты вращали землю, а Айболит отжимался от пола. Бльше двух раз за подход не получалось, отдыхал, лёжа на полу, чувствуя, как по телу текут струйки нездорового, липкого и холодного пота. Упрямо доводил до ста отжимов, тошнило, кружилась голова, лез в ванну, переодевался и долго, с остановками ходил по городу, вдыхая запахи мягкой азиатской зимы. Домой приходил дрожащий от усталости, валился в постель, и так всё время, пока не почувствовал, что может больше, назначал себе больше и выполнял.
...Привал, до гребня около трёхсот шагов. "Айболит, на тебе лица нет. Дуй вниз, пока не поздно" - это Россинант. Тон тревожный, требовательный. Штурмовой лагерь был виден, тропа к нему безопасна, и коту под хвост эти полтора года. "Чёрт, на кого он больше похож, на Дон-Кихота или на Россинанта? Кажется одновременно на обоих". Айболит уже давно научился терпеть эту привычную боль и научился сквозь неё дышать, но этот дъявол всё распознал. "Сам иди вниз, кляча". это было нечестно и грубо, но другого он не мог из себя выдавить. Айболит встал, подошла его очередь бить ступени. " Ты там потише геройствуй, Айболит" - Это Работяга-Рыжий.
Удар, шаг, вдох, удар, шаг, вдох, выдох. Боль потихоньку отпускает. Героем был Ткач. Белозубый, улыбчивый, шоколадно загорелый и атлетически сложённый, выше среднего роста, с кудрявой, пшеничного цвета шевелюрой, всезнайка и всеумейка, гитарист и бабий любимец, потрясающий добряк он был душой любого общества. Любил быть только первым, на спусках бегал на время, так и погиб на спуске, и не один, все четверо, вся группа.
Айболит помнил этот раскалённый летний день, маленькую комнату чиланзарской квартиры, чёрные фигуры женщин с бескровными и отрешёнными лицами, большой гроб на столе, в нём Ткач в чёрном костюме. Его большие, сильные пальцы уже никогда не будут двигаться. Айболит, прощаясь, положил на них ладонь. Надо было спешить в Чирчик, там хоронили ещё троих- Шахиню, пана Потоцкого и Забияку.
В Доме Культуры стояли гробы, между ними медленно проходили люди. Глотая слёзы, в почётном карауле стоял Хохол со своими учениками, на площади митинг, портреты всех четверых.
Он помнил, как опускали в могилу на кладбище гробы, как бились в истерике обе жены пана Потоцкого, помнил полные боли глаза Ашота, и как падали на крышки гробов комья земли.
Как врач, он много раз выстукивал и прослушивал эти гибкие и тренированные тела, знал их каждый сантиметр, теперь они были изуродованы, недвижны и отделены от него и от этого зноя пластом земли. Похороны потрясли Айболита, может быть потому, что были первыми в его жизни альпинистскими похоронами. В этот день он ещё не знал, что похороны будут ещё и ещё и будут также его потрясать и что к смерти он так и не сможет привыкнуть.
Теперь, выбивая ступени, он вспомнил, как мечтали эти четверо подняться на этот Пик.
.... Вот и гребень. Подъём стал не так крут, снег обдутый, плотный, идётся легко. Порывистый ветер студит лица и руки, забитается под пуховки и свитера. Тела сотрясает сухой, болезненный кашель, слезятся глаза. "Связываться" - хрипло звучит команда Россинанта.
"Связываться, связываться. Давно уже связался с вами, каждый год на работе неприятности из-за этого альпинизма, на этот раз точно выгонят"- размышлял Айболит. Можно немного расслабиться. он уже знал, что вершину добудет. С гребня вниз никого не погонят. Между ними и вершиной оставалось около ста метров пути по снежно-ледовому ножу. Прямой и мощный, он гляделся, как эстакада для взлёта в космос, по обе стороны его острия сверкающие белизной грани переходили в полуторакилометровые обрывы, а на режущей кромке уже были пробиты чьи-то следы.
"Нож как нож - градусов пятьдесят, шестьдесят." Что зто его так пугали? Пошла первая связка. Легко пошла, за ней вторая. Когда Айболит вышел на нож, первая связка была уже на вершине.
"И мы ступили на то место, выше которого уже не было земли" - так, кажется писали в своих отчётах альпинисты девятнадцатого века. Айболит огляделся. Вершина небольшая, неровная, бесснежная, много плоских серых камней, валялись древки и обрывки полотен флагов многих наций, какие-то тубусы, старый полтинник. Низко над горизонтом сверкала злым глазом какая-то звезда, а может, планета, на чёрно-синем, со звёздами, небе прямо над головой светили Луна и Слнце. От вершины во все стороны, до куда хватало глаз, тянулись снеговые горы, как будто и не было на Земле долин и морей. Острые пики хребтов, как оскаленные зубы громадных ящеров были покрыты пеной снеговых шапок, между челюстями-хребтами лежали серые, потрескавшиеся языки ледников. Как будто-бы ощетинилась, вставшая вертикально кора Земли, и, казалось , любое небесное тело найдёт здесь достойный отпор.
Айболит нагнулся, поднял несколько плоских камней,нарушив покой каких-то чёрных жучков, рассовал их по карманам-это тем, четверым на могилы.
Его товарищи сидели и стяли, и на их заветренных, потрескавшихся губах он видел усталые улыбки, Россинант водил кинокамерой. Реботяга-Рыжий уже собирал в кольца верёвку. Пингвин уже двинулся к ножу. С неохотой покидал вершину Минарет. Вся его щеголеватая фигура джигита выражала восторг и победу, а на обожжённом лице его сквозь потрескавшиеся и кровоточащие губы сверкала белыми зубами улыбка .
Айболит смотрел на своих товарищей. Он ещё не мог знать, что добряк и весельчак Пингвин скоро погибнет в автокатастрофе, что безбашенный Казак бросит горы, а, спустя годы, появится у Айболита дома с уже неоперабельной опухолью, что Хромой Шмель, которому пророчили последнее восхождение, будет ещё долго и уверенно покорять семитысячники и почит он в глубокой старости, что Россинант, Орёл, Минарет и Мона-Лиза много лет будут оставаться в отличной форме, что очаровательная королева Марго, покорив сегодня свой восьмой семитысячник, вскоре покинет команду и будет отдыхать с семьёй только на море, а по ночам ей будут сниться снеговые горы и холодные ветры, он не знал, какие тяжкие испытания вскоре обрушатся на него самого и на Работягу-Рыжего.
Вниз лежал тот же путь и ожидали те же опасности, и снова надо было брать себя в руки, теперь, чтобы вернуться домой.
"А Рерих вычислил эти краски, он же...." - мелькнула догадка.
"Давай, шевели ногами - прервал его Россинант - и поскорей". Айболит встретился взглядом с Марго. Она уже ждала, загадочно улыбаясь.
"Добрый день, Марго, Вы прекрасно выглядите".
"Спасибо, доктор".
спасибо
Отличный слог.
Светлая память всем ушедшим, здоровья всем здравствующим!
Сильнее того, что сказал.
Рубоко Шо
но не все так, как айболит писать может...
Прощальные стихи
На веере хотел я написать –
В руке сломался он
Только с остротой ножа слегка переборщил. Народ посмотрит и перестанет на пик Коммунизма шастать.
Борис, нужно издать твою книгу "Записки Айболита". Давай провентилирую сколько это будет стоить. Наверное твои поклонники скинутся.
Только еще много-много глав, я так думаю.
Так что ждем остальных эпизодов настоящей жизни.
Я просто цен не знаю, и писал просто для себя, а тут, оказывается, нужно всем. Серёга прав, надо рассказов больше
но я не навязываю, я делюсь соображениями
Извините за вольность.
А книгу однозначно нужно издавать!
Только пишите, пишите пожалуйста!
Нам это очень нужно.
Жизни людские – словно свечи: загораются, горят и неизбежно гаснут. Разница лишь в том, что у каждой из них – своё время…
На "Коммунизма" он поднялся как КМС, а спуститься должен был мастером. Судьба... Светлая память ребятам!
Если помните, Валера умел трезво оценить обстановку. Я вспоминаю случай, когда он благоразумно отступил с маршрута по ребру восточной стены "Шумкара". Они попали на "зеркало", где без шлямбура - никак. А у них - не было (Валера не любил "портить" скалы). И они не стали "геройствовать". Трезво оценить и вовремя отступить - это не малодушие, а мудрая предосторожность.
Норгей Тенцинг, когда гостил в нашей стране, тоже отступил с маршрута на Эльбрус. Там погода разыгралась, и он сказал (дословно не помню, а по смыслу так): " Сегодня Гора не хочет меня пускать. Подождём до следующего раза".
P.S. Кстати, в 1985году, если память мне не изменяет, Феликс с ребятами сделали первопроход по центру восточной стены Шумкара...
А Тенсинг потому и дожил до старости, что придерживался мудрого совета одного доктора: "Главное для альпиниста - вовремя смыться" :)
Надеюсь, под Шумкаром, ребята дали Вам возможность "посачковать"? Проблем по медицинской части не было?