Вдвоём на Восточный Эльбрус (1995)
Вместо предисловия
Разбирая свои архивы, автор наткнулся на путевые записи, сделанные восемнадцать лет тому назад во время горного похода, когда случай свел его у подножия седоголового Эльбруса с человеком, вместе с которым позднее довелось пройти сложные перевалы и маршруты.
19 августа 1995 года
Распрощавшись с товарищами на «Слоновой заднице» – скалах, по конфигурации вполне отвечающих столь вульгарному названию, два туриста – я и Игорь стали подниматься к Приюту Одиннадцати.
Еще вчера вечером палатки ставропольцев уже стояли там, но неожиданно разыгравшийся мощный снежный буран согнал путешественников далеко вниз. Утром же белые купола Эльбруса, как бы дразнясь и приглашая к себе, ослепительно засияли в лучах солнца на фоне темно-синего неба.
Восемнадцать участников Ставропольской туриады по Гвандре, прошедших накануне перевал Хотютау и сделавших траверс южных склонов Эльбруса, заколебались. Еще до похода многие лелеяли мечту – подняться на высочайшую точку Европы, однако не у всех было соответствующее высотное снаряжение, что и послужило причиной поспешного отступления. Руководители групп, взвесив все за и против, провели поименный опрос – кто и куда? Маршруты закончились, каждый был вправе сам сделать выбор. Большинство, опасаясь погодных каверз, предпочло возвращение домой. Двое остались. Наши товарищи, покидая гору, оказавшуюся столь негостеприимной, отдали нам все лучшее, что у них было – шоколад, грудинку, воблу, орехи, кроме всего прочего и фляжку с «огненной водой». Все это, а также маленькая палатка, примус с запасом бензина, спальные мешки, ремонтный набор, аптечка и кое-какое снаряжение было разделено и уложено в двух рюкзаках.
Проводив уходящих вниз друзей, Игорь и я за час по присыпанной свежевыпавшим снегом дороге дошли до верхней фуникулерной станции «Мир». Здесь, воспользовавшись канатно-кресельной дорогой, мы прибыли к верхней станции «Гарабаши». Рядом со станцией заметили пьющего воду туриста. Подошли к нему, чтобы тоже зачерпнуть воды – пить хотелось еще до посадки на линию. Вода в черпаке оказалась с запахом мазута и еще бог знает с чем, ибо ручеек стекал из-под жилых бочек – приюта-гостиницы на южном склоне Эльбруса. Я, с недоумением посмотрев на человека, пьющего воду с явным наслаждением, спросил, как он может восторгаться такой гадостью. Тот в ответ непонимающе захлопал глазами: все ясно – иноземец! Скорчив гримасу отвращения, я ткнул пальцем в черпак, сказал, коверкая слова: «Газойль, мазуто!» и выплеснул содержимое в снег. Иностранец пожал плечами, полез в нагрудный карман, со словами: «Нон проблем!» извлек из него и показал упаковку таблеток и, в свою очередь, небрежно ткнул пальцем в горловину термоса. Тут же зачерпнул из ручейка еще воды и снова сделал несколько глотков. Тьфу! «Экологическая» химия!
Набрав воды из ручья поодаль от бочек и добавив в нее лимонной кислоты, мы ушли вверх по снежному склону и через пятьдесят минут хода достигли Приюта Одиннадцати. Сразу же определились с местом ночевки. Символическое жилище – палаточка из тонкого, почти прозрачного парашютного шелка, размерами такая, что влезть в нее можно было только на четвереньках, а внутри лишь сидеть, пригибая голову, была установлена на небольшой площадке в скалах к востоку от Приюта Одиннадцати. Сверху мы ее закрыли полиэтиленом, а с наветренной стороны выложили стенку из камней, залепив снегом щели. Познакомились с соседом по площадке – Мишей, молодым альпинистом из Питера. Он жил здесь уже несколько дней и дважды сходил на вершину. Мы предложили ему поужинать с нами, он сразу принял приглашение, а когда сказали, что нет лишней ложки, тут же, не сходя с места, достал из кармана свою, чем произвел на нас впечатление.
Отбой в палатке состоялся уже при свете звезд. Высота ночевки составила 4200 метров над уровнем моря. Ночью за стенами палатки был сильный ветер и мороз. Конденсат на полотне палатки к утру превратился в сплошной ледовый панцирь.
20 августа 1995 года
Побудка состоялась по горным понятиям поздно, был уже пятый час утра. Вся палатка была забита перьями и пухом, взлетающим вверх и в стороны при малейшем движении. Оказалось, что я, влезая вечером в палатку, зацепился локтем об острый выступ скалы и распорол рукав пуховки. Проклиная роковую случайность, я достал иголку с нитками и лейкопластырь, которым схватил края длинного пореза, и начал пришивать кромку пластыря к рукаву. Игорь тем временем колдовал с примусом. Вода для утреннего бульона была набрана еще с вечера в ямке во льду, а ночью котелок был в палатке, закутанный в свободные теплые вещи.
Вода закипела быстро. Но когда в нее высыпали брикеты «курбуля» – кубики куриного бульона, примус неожиданно вспыхнул. Игорь со всеми предосторожностями снял котелок и другой рукой поспешно откинул примус. Мелькнув маленькой ракетой, он зашипел в снегу. Пламя было сбито, но потерялся ключ – регулятор подачи топлива в горелку. На его поиски в снегу ушло немало времени. Пропажа нашлась в перчатке, которую Игорь скинул с руки, а лежала она на виду у самого входа в палатку, вокруг которой снег был тщательно просеян на площадке радиусом до пяти метров. Поистине, критическая ситуация способствует выделению адреналина и резкому повышению работоспособности в человеческом организме, а если это организм Игоря, то можно было только удивиться, что снег не был просеян до порога Приюта Одиннадцати, до которого было метров двести…
Бульон успел за время поисков ключа подернуться то ли пенкой, то ли льдом. Его пришлось снова доводить до кипения. Наскоро перекусив, собрав и покидав вещи в палатку, мы задернули молнию на входе, собрали один рюкзак на двоих и рванулись наверх, горестно вздохнув при взгляде на часы – семь часов десять минут! В такое время восхождение на Эльбрус начинают делать только разгильдяи! Дай бог, чтобы хватило дыхания и сил идти побыстрее!
Дойдя до верхнего конца гребня скал, мы сошли на пологий лед и, не надевая кошек, потихоньку поднялись до скал Пастухова. Здесь на камнях лежала памятная стела, бывшая когда-то на Западной вершине Эльбруса. На ней – фамилии наших военных альпинистов, которые в феврале 1943 года сбросили с Эльбруса фашистский штандарт. Это – память и история, которую никому уже не переделать. Рядом в лед вмерзли лохмотья брезентовой палатки.
Подняться выше скал Пастухова нам удалось только на сотню метров, крутизна склона заставила подошвы ботинок предательски скользить. Вырубив ледорубами лоханки во льду, мы сели в них и надели кошки, дыханием отогревая быстро остывающие пальцы рук. Несмотря на восходящее солнце, было еще довольно холодно. Съев несколько долек кураги, запили их парой глотков теплого чая, заваренного еще при утренних сборах.
Выше на несколько сотен метров в рассветных сумерках на склоне были видны люди, которые медленно шли гуськом и исчезали по одному за перегибом южного ребра восточной вершины Эльбруса. Они были уже совсем недалеко от седловины. Еще двое еле-еле шли ниже. Мы постепенно сократили дистанцию и заметили, что один из них уронил очки, которые заскользили вниз, подскакивая на неровностях склона. Я в несколько прыжков пересек линию падения и осторожно поймал очки. Поднявшись по склону, вернул их владельцу, основательно упакованному в добротную фирменную амуницию и снаряжение. Чертами лица владелец был похож на японца. Он пролопотал по-своему что-то похожее на благодарность. Я жестами показал, что на дужки очков надо поставить хомутик из резинки, показал свои очки, кажется, дошло… Одобрительно хлопнув японца по плечу, ушел догонять Игоря.
Переговариваясь и вспоминая переход по Гвандре от Теберды до Уллукама, предшествовавший восхождению на Эльбрус, мы удивлялись – за три недели почти никого не видели на пути, а тут встречи буквально на каждом шагу! Наш темп подъема значительно выше, чем у визитера из страны восходящего солнца, но и нам далеко до Миши из Питера, вчерашнего знакомца, который, выйдя на час позднее, догнал нас и, перекинувшись несколькими словами, проскакал вверх, как горный козел.
А вот и перегиб, за которым открылась седловина Эльбруса! И тут началось… Дыхания нет, голова тяжелеет, ноги не слушаются, не хотят идти. Невольные остановки происходят через каждые пять-десять шагов, восстанавливаем дыхание, почти лежа на ледорубах. В течение получаса хода столько же -тратится на перерывы. Вдали, на юге, грозные пики двурогой Ушбы, ранее бывшие выше нас, стали сейчас вровень. С большим трудом мы достигли верхней границы перегиба. Здесь у меня неожиданно сломалась правая кошка. До седловины еще около двухсот метров, стянув кошку с ноги, я доковылял к разрушенному остову домика на пологой седловине.
Это остатки Приюта Девяти, не выдержавшего порывов ураганного ветра. Около него, под скальным подножием Западной вершины, лежат и сидят в различных позах японцы, напоминая своим видом картину поля после битвы, вошедшей в историю под названием Куликовской. Чуть дальше и выше них еще одна группа – англичане, среди них вчерашний «водохлеб – нон проблем!» – пока вроде живой и даже веселый! Интересно, какую пьют воду там, на туманном Альбионе?
Мы присели на полчасика возле домика на нагретый солнцем большой камень. Молча поели и попили, в завершение съели по таблетке анальгина, после которого в головах стало легче. Игорь скушал даже вторую. Взамен лопнувшей стальной пластинки, стягивающей подошву и пятку кошки, я поставил пять витков капронового шнурка, связав каждый отдельно встречным узлом.
Сделав несколько снимков, мы двинулись на Восточную вершину в направлении короткого и крутого снежного кулуара. На его верхнем перегибе остался рюкзак, который от самого приюта нес Игорь. В него спрятали пуховки и теплые штаны – солнце уже основательно пригрело. Затем двинули дальше и выше. Сначала около сотни метров по крутому снежнику с наледью и редкими скалками в верхней части, затем еще двадцать-тридцать метров, и стало видно, как прямо над головами, за близкую кромку скал, быстро проносятся облака. Игорь сказал, почти прокричал: «Мы на Эльбрусе!»
Точно! На часах – четырнадцать ноль-ноль. В точке, где высота 5621 метр над уровнем моря, венцом воткнуты лом и несколько прутиков тальника, а в центре – большая гильза – пенал из нержавеющей стали с резьбовым колпачком. В ней записка туристов-москвичей, которые были здесь сегодня, немного раньше. Игорь заметался по широкому куполу вершины, переживая приступ эйфории. Я, присев на снегу у тура, стал писать записку. Шариковая ручка подмерзла, и каждую букву пришлось обводить по нескольку раз. Вспомнив про фотоаппарат, стали снимать друг друга возле тура и на фоне панорамы южных гор, где во всей своей красе над Приэльбрусьем парили Ушба, Донгуз-Орун, Уллу-Тау, Шхельда, Штавлер…
Погода в это время стала портиться, резко похолодало. За десять минут мы сбежали к своему рюкзаку и уже в тумане, ориентируясь по своим же следам и маленьким турикам на оледенелых осыпях, сложенных из камней еще при подъеме, мы свалились прямо в середину группы японцев, возвращавшихся по набитой тропе с седловины. Миновав перегиб ребра восточной вершины и сбежав еще ниже, мы остановились лишь перед скалами Пастухова, откуда уже был виден Приют Одиннадцати. Сняли кошки. На поврежденной кошке у меня из пяти шнурков три перетерлись. Игорь покрутил головой и удивленно сказал, что не ожидал таких трудностей при подъеме. «Горняшка» сумела прихватить нас, плюс к этому – влияние сернистых испарений, которые не чуются, но каким-то образом на нас воздействуют. Да, Эльбрус – это еще не совсем умерший вулкан, как преподносится в ученых трудах и исследованиях.
А вот и палатка. Время – половина четвертого дня. Мы сначала подошли к Мише, он вернулся намного раньше и угостил нас горячим чаем. Затем был долгожданный отдых, от которого получаешь громадное наслаждение, когда вытягиваешься во весь свой рост на спальном мешке.
Мы приняли решение – ночевать здесь вторую ночь, возвращаться домой утром. Сготовили «курбуль», открыли баночку паштета, достали сало, воблу, плитку шоколада, печенье, и все это умяли под пять капель за вершины и за людей, которые на эти вершины ходят. За себя самих, значит! Ей-богу, сегодня это было честно заработано!
Сумерки накатились незаметно. Сразу же, как багровый диск солнца нырнул на западе за горизонт, стало холодно. Осторожно поворачиваясь в палатке, Игорь и я залезли в спальники, но еще долго не могли заснуть, накопленные за день впечатления и эмоции просились наружу. Поговорили и за жизнь. Неожиданно для себя добровольные бродяги еще раз поняли, что горы позволяют быстро узнать человека, что он из себя представляет. Вот и мы открылись перед самими собой в несколько ином свете. Были мы немного взбалмошными, в чем-то несдержанными и резкими людьми, а это восхождение стало началом к товариществу и дружбе, к тому состоянию взаимоотношений, когда каждый готов понять другого и помочь ему…
21 августа 1995 года
Проснулись в половине седьмого утра. Я ¬ночью спал, как сурок, а Игорь просыпался, так как над Баксаном в это время шел ливень с грозой, а палатку стало заносить снегом. На скалах, оттяжках палатки ¬сияли огоньки размером с теннисный мяч – «огни святого Эльма» – признак большой наэлектризованности окружающего воздуха. Я упрекнул Игоря, почему не разбудил: «Ведь я никогда такого не видел!», а тот выдохнул в ответ: «Страшно было! Молнии так и шныряли вокруг палатки!»
После завтрака, собрав рюкзаки, мы пошли вниз вдоль гряды скал, сквозь низкую облачность и туман, старательно прощупывая ледорубами и обходя подозрительные места, занесенные свежевыпавшим снегом. Вокруг белой целиной расстелился южный склон двуглавого великана, который снисходительно терпел наше присутствие. Спустя полтора часа мы дошли до места, где два дня назад расстались с товарищами по команде. Здесь появилось солнце. Еще час занял спуск до Азау.
Обнявшись за плечи за несколько шагов до асфальта, мы ступили на него одновременно. Игорь сказал: «Когда я иду с горы, я чувствую себя альпинистом, а когда иду наверх, то домашним животным». Каким именно – уточнять он не стал.
Во второй половине дня мы уже ехали в тряском автобусе, курсировавшем по Баксанскому ущелью между Терсколом и Нальчиком, непрерывно утоляя голод и жажду тем, что успевали взять в магазинчиках, разбросанных возле остановок. В Нальчике состоялась пересадка на автобус, идущий из Владикавказа в Ставрополь. В налобных повязках, обросшие бородами и с загоревшими до черноты лицами, слегка хмельные от пережитого и выпитой водки, мы разместились на заднем сидении. На всех блокпостах милиционеры, не обращая ни на кого другого внимания, через весь автобус бежали к нам и с разочарованием убеждались в том, что мы не боевики генерала Дудаева, а простые туристы, которые еще вчера были на высшей точке Европейского континента.
В час утра 22 августа за окнами автобуса замелькали фонари на знакомых улицах. Ночной Ставрополь встретил прохладой. На автовокзале мы помогли друг другу надеть рюкзаки, обменялись рукопожатиями и, взглянув друг на друга, крепко обнялись. Затем каждый пошел к своему дому, еще не подозревая о том, какие ему выпадут впереди маршруты и испытания.
Из сборника «По кромке неба и земли» 2013 г
