Ровно пять лет назад в Сочи в больнице скончался Михаил Туркевич – легенда нашего альпинизма.

03.07.2003 пришла страшная весть: в Сочи, в больнице скончался Михаил Туркевич...

Миша (несмотря на его 50 лет, многие его звали просто Мишей) - легенда альпинизма. Герой Эвереста-82, неоднократный Чемпион СССР по скалолазанию, автор многих маршрутов в горах - и самое главное, просто замечательный, жизнерадостный человек. Страшно подумать, что его больше нет...

Так получилось, что за день до его отлета в Сочи мы были у Михаила в гостях. Я долго не могла решиться позвонить "самому" Туркевичу, Аркадий его знал давно и близко. Причиной стал очередной номер РИСКа, со статьей, посвященной 50-летию покорения Эвереста, и хотелось интересного материала, не просто сухой статистики. Так мы и оказались у Туркевича на кухне.

Весь дом завален фотографиями, отчетами, фотоальбомами. Михаил работал на кухне за компьютером, составлял статью для новой энциклопедии, раздел "Альпинизм", в связи с чем обложен был всевозможными книгами и журналами. Никакого вступления, мы сразу же окунулись в его атмосферу, оказались втянутыми в водоворот его жизни. Так получилось, что мы взяли интервью, хотя теперь язык не поворачивается так назвать этот разговор. Речь шла сначала об Эвересте, а потом обо всем наболевшем. Сразу же возникло много совместных идей, что писать, как, о чем...
Договорились о встрече после Сочи, откуда он прилетал в Москву, но ненадолго, ибо очень хотел попасть под Хан-Тенгри (на гору сходить, с друзьями повидаться)...

Наши соболезнования всем, кто знал Михаила Туркевича, родным, близким, друзьям.
Вот так уходят легенды наших гор...
Лиана Даренская
Аркадий Клепинин
Москва, 03 июля 2003 года

Михаил Туркевич
1953-2003

Когда уходят навсегда - это всегда неожиданность. Даже если вероятность такого исхода повышена, как это бывает у разного рода спортсменов-экстремалов. Как это бывает у альпинистов высокого класса.
Миша был спортсменом высокого класса. Но ходил всегда надежно и был опорой для группы.
Из интервью с В.Коротаевым после успешной экспедиции на Лхоцзе в 1990 году (их, с Сергеем Бершовым, маршрут назвали "маршрутом XXI-го века"):
"Я верю, что есть на земле ангел-спаситель. Трудно представить, что было бы с нами, если бы не Туркевич с Копейкой, которые были готовы сами взойти на вершину, но вернулись, чтобы помочь нам" (это когда Туркевич и Геннадий Копейка, отказались от собственных планов, помогая спуститься попавшим в сложную ситуацию товарищам).
И это не единственная спасательная операция, в которой Турок (так его называли друзья) участвовал в течение своей альпинистской жизни, за которую спасенные могут благодарить "ангела-спасителя".
И не единственное восхождение.
У него их только 5-6 категории сложности было более 60. В их числе и северная стена Чатына, и южная Ушбы, Пти-Дрю, и Су-Альто, множество восхождений на наши семитысячники летом (раз 15 он побывал на них) и п.Коммунизма зимой. И сложные, но сравнительно короткие и теплые скальные маршруты в Крыму, и "марафонские", от траверса п.Победы (1988) до уникальных маршрутов на Эверест (1982) и Канченджангу (1989).
Он был универсальный альпинист, многократный Чемпион СССР в разных классах восхождений. И - тоже многократный - Чемпион и призер СССР по скалолазанию.
С ним было легко общаться, он был прост и приятен. Его любили друзья, а недругов у него, в общем-то, и не было.
Он считал, что в горы попал случайно - получил в 1973 году горящую путевку в "Шхельду". Случайность обернулась закономерностью: дважды мастер спорта, заслуженный мастер, мастер спорта международного класса, кавалер ордена Трудового Красного Знамени, многолетний лидер донецкого альпклуба "Донбасс" и инструктор а/л "Эльбрус", заместитель начальника Российского Центра Подготовки Спасателей МЧС и т.д.
А вот случайностью стала неожиданная болезнь, которая завершила ЭТУ его жизнь буквально за несколько дней. Врачи ничего сделать не сумели. А он не сумел уехать в очередную экспедицию на Тянь-Шань, как намеревался.
Что ж, может в ТОЙ, следующей, жизни успеет продолжить намеченное.
Когда уходят навсегда - это всегда неожиданность. И этот уход, это сообщение, что пришло 3 июля, - чуть ли не единственное, чего от Миши не ждал никто.
Одна из его книг называется "Зов вершин"... Он завещал похоронить его прах в горной трещине
А.И. Мартынов


Справка Федерации альпинизма:
• родился 22 марта 1953 г.
• Орден "Трудового красного знамени" - 1982
• МСМК - 1982 г.; ЗМС - 1982 г.
• Эверест - 82, ночью 4 мая, Лхоцзе 1990 южная стена, первопрохождение,
• Ленина - 79, 83
• Корженевской - 83, 86, 87
• Коммунизма - 7 раз
• Победы - 88
Чемпионат СССР по альпинизму:
• 83 г. - 3 место - Далар, Кирпич
• 84 г. - 1 место - Чатын
• 85 г. - 3 место - Свободная Корея
• 86 г. - 1 место - Ушба
• Написано несколько книг
• работа в МЧС

Интервью журнала «РИСК Онлайн» с Михаилом ТУРКЕВИЧЕМ.

Риск: Михаил, скажите, пожалуйста, что для вас означал Эверест?

М.Т.: Эверест – это поворотная веха в жизни любого человека, который туда стремился, который достиг вершины и, мало того, спустился оттуда. Для многих он служит конечной точкой жизненного пути, но те, кто спускаются оттуда, начинают по другому жить, по другому думать, потому что это – неординарное событие, тем более, когда восхождение совершено не в конце жизни, а в начале. Допустим, человеку 50 или 60 лет, он поднимается на Эверест, то можно после ничего не менять и продолжать жить как жил, все силы израсходованы на достижение вершины. А когда это происходит в начале спортивной карьеры, в расцвете сил, поднимаешься и видишь, что горизонты большие, огромные. С Эвереста видно далеко и можно выбирать любое направление, которое тебе нравится. Ты спускаешься уже немного известным человеком, хотя бы в кругах своих знакомых и близких. Не говоря уже о том, что если по этой теме раскручивать человека, то, например, если в визитке написать, помимо места работы, «восходитель на Эверест», охи и ахи обеспечены, все будут говорить, какой ты человек. Если быть нескромным в этом деле, то можно так и двигаться дальше и дальше…

Риск: Вам сколько лет было в 1982-м? Наверное, самый молодой восходитель на Эверест в тот момент?

М.Т.: Мне было 28. В нашей экспедиции – да, самый молодой. В спортивной карьере это была реальная возможность продвигаться в сборной команде СССР, много лет – до следующей экспедиции, до 89-го года. Порой, во время некоторых отборок, обязательных для других членов сборной, которые пытались прорваться на Канченджангу, я мог пропустить какой-нибудь забег на Эльбрус. При этом, оставаясь в обойме сборной, не на первых может быть ролях, но в основном составе! Приятно было знать, что меня не выбросят из команды, это давало возможность заниматься каким-то другим делом, а не тратить все силы на тренировки и постоянные сборы. Например, писать книжку, летать на парапланах, кататься на серфе, работать еще где-то, помимо того, что числиться в сборной и получать за это стипендию до 90-го года, вплоть до развала Советского Союза. Это развязывало руки полностью: лазаю в Крыму по скалам, тренируясь и понимая, что у меня еще масса свободного времени – это очень важно. Так вот 10 лет, с 82-го года, ну 9 лет, было вольной свободной жизни. В андроповские времена я вроде нигде не числясь на работе, в спорткомитете зарплату получал. Но когда людей ловили в кино, в театрах, на улицах, я все равно ходил и думал, что давно пора понять, где я работаю и кто я такой. Но, имея поначалу удостоверение «Заслуженного», а потом «Мастера» (М.Т. был КМСом, поехав на Эверест, и получил сначала звание ЗМС, а потом лишь выполнив нормы МС – комм. РИСКа) в кармане, до тех пор, пока не украли его, я ходил по улицам свободно. Когда не стало удостоверения, с опаской прятался от «ментов», чтобы не поймали и не прилепили статью о тунеядстве. Хотя работы хватало, и работа была непростая, чтобы удержаться в сборной команде. Народу туда собралось со всего Союза, многие в качестве претендентов, и команда перед Канчей готовилась уже серьезно. Эверест, с одной стороны, не давал право расслабиться, с другой – давал право чувствовать себя уверенно в любой ситуации.

Риск: Трудно было попасть в команду Эвереста? Ведь до этого ты был неоднократным чемпионом СССР по скалолазанию и альпинизму?

М.Т.: По альпинизму – не был. В 1978 году пошел слух, что в 80-м, в год Олимпиады, хотят подняться на Эверест. В 78-79 гг. начали собирать команду. Вот тогда я и узнал об этом, и был я тогда КМС, как и Балыбердин. Как раз в 1979-м году я впервые поехал на Памир под пик Ленина самостоятельно, присоединился к команде ташкентских альпинистов, с ними и пошел на пик Ленина. Но тогда мы не взошли, потому что люди погибли в лавине и мы их спускали. Потом приехала команда Ильинского, я остался, перекочевал в команду к нему. С ними поднялся на пик Ленина, потом с ними перелетел под пик Коммунизма. И оттуда с «Бивачного» мы поднялись по маршруту Тамма на пик Коммунизма. Так я познакомился с алмаатинцами, еще несколько лет с ними ходил. Они на чемпионат России ходили тогда, стали чемпионами Союза. Я был наблюдателем. Потом мы (я, Юра Моисеев, Бирман, еще несколько ребят) сходили на пик Коммунизма. Долгий был поход, это первый мой высотный опыт. Я абсолютно не был уверен, что могу ходить по высоким горам, просто хотелось попробовать и хотелось попасть в эту команду. Тренер у меня был – высотник, «снежный барс», Борис Григорьевич Шевцов (умер в 1990 году). «Снежный барс» – было высокое звание, в 80-х годах их было десятки. Я первый раз услышал, думал, что это люди такие с хвостом. «Покоритель высочайших вершин СССР», значок отдельный был, очень красивый. А «снежный барс» - это такое название, кем-то придуманное. В то же время я до сих пор «снежным барсом» не стал. У меня нет восхождения на Хан-Тенгри. В этом году поеду на Хан, даст Бог, подымусь туда. Хотя, пишут про меня – «снежный барс». У меня есть 11 восхождений на Коммунизма, на Корженевскую десяток, на Ленина 3 восхождения, на Победу. А вот на Хан-Тенгри – как-то рядом дорога не лежала. Хотя и были рядом, когда на Победу ходили. Тогда, в 1988-м году, была в планах подготовка к Канче, но на Хан никто из наших не ходил, просто стояла другая задача. Больше я в том районе не был. В этом году в июле-августе поеду туда, попробую подняться…

Риск: Трудно было пробиться в эту команду на Эверест?

М.Т.: Конечно, было трудно, что и говорить: поначалу больше 100 претендентов. Потом собралось уже 40-50 человек под пиком Ленина, и начались забеги на пик Петровского, скальные соревнования, лазанье по льду, сборы, ОФП – это было уже не трудно. Тогда для меня все было легко: я ходил на тренировку 2 раза в день, делать нечего было больше, только тренироваться. Момент отбора меня мало волновал, волновало здоровье: я с детства был больной сердечными делами, ревматизм, частичная блокада правого пучка какой –то ножки, ишемия и т.д. Никогда ни на одной комиссии я не говорил об этом и ни одна комиссия не находила ничего. Если не жалуешься, то трудно определить. Когда говорят: какое у тебя давление? Ну, нормальное. Плохо – отлежался, встал и пошел. Если мерить и следить, то найдешь у себя сотню болячек и вообще можно не ходить потом всю жизнь. Конечно, каждый раз опасаешься, что что-то найдут. Я думаю, что психологический настрой имеет некоторое значение. Психологические тесты: раз не забраковали – психика устойчивая. Вот так я и проскочил медицину. По ОФП вопросов не было. Однако до последнего момента надо было еще и вести себя прилично. Будучи с какой-то там провинции – с Макеевки Украинской ССР, конечно, было трепетно и боязно смотреть на мастеров, на чемпионов Союза по альпинизму, а у них ведь были какие-то преимущества. Но у меня были свои козыри. Будучи нормальным скалолазом, я держался нашей украинской ячейки, где нас собралось 5-6 человек. При этом продвигались не каждый сам за себя, а старались создать четверку – пятерку. Впрочем, сразу было заметно как алмаатинскую группу, так и украинскую. Москвичей было мало, стояли то с сибиряками, то с питерцами, отдельно не наблюдались. Должно было, как-то учитывалось и представительство республик. Тот же, скажем, Хута Хергиани – единственный грузин, попал в команду. Но ему как-то и прибиться-то не к кому было: то с одними поговорит, то с другими, психологически сложный фактор. Он в итоге не знал хорошо окружающих людей. Как на гору идти, заболел и т.д. А когда ты не один, вокруг люди, которых ты хорошо знаешь, это помогает.

Риск: Т.е. этот отбор был чем-то из ряда вон выходящим?

М.Т.: Да, надо было писать кучу планов. Все это были, в основном, фиктивные планы. Приезжая в Москву, надо было бегать на беговых лыжах, на которых я ненавижу бегать. Кроссы надо было бегать, 10-50 километров. Я больше 50 метров не пробегал. Но я лазил всегда по скалам, на горных лыжах катался. А вот бегать не любил. Но надо было! Пробежал я эти 50 километров, занял 5 или 6 место. Но это не стало моей привычкой, как у всех альпинистов, живущих в средней полосе. А у нас в Донбасе снега нет, какие там лыжи? В горы выезжаешь – на горные лыжи встаешь. Так что отбор был и трудный и интересный. Сильно хотелось, а желание оно, конечно, если подперто возможностями и данными, то осуществимо полностью.
Риск: Как ты относишься к коммерческим экспедициям?

М.Т.: Никак не отношусь: я их не проводил и не участвовал. Тащить наверх неподготовленных людей, это, конечно, рискованно, брать просто желающих и больных людей, вероятно, не стоит. Нужна детальная, активная подготовка.
Если претенденты в команду – альпинисты, то, кроме медицинского углубленного обследования, и проблем нет, но его надо обязательно провести. Изучить более детально опыт человека, его биографию, где ходил, чем занимался. Потому что экстремальная ситуация может застать и самых опытных и подготовленных людей в самый неподходящий момент. К этому надо быть готовым, даже если всего 1 процент из 100 вероятности. Можно брать подготовленного туриста, альпиниста в свою экспедицию, но прежде всего человека, который может жить в коллективе и кроме себя помочь еще кому-то, не замыкается при любых обстоятельствах и т.д. Замкнутая личность, погруженная в себя, не очень положительно будет себя чувствовать на Эвересте. Человек должен иметь вокруг себя какое-то биополе, чтобы влиять на других, помогать, сочувствовать, подбадривать, помогать. Нужно вырабатывать какой-то коллективизм. Так же и связь между клиентом и гидом должна быть доверительная, и ее установить нужно еще внизу. Потому что на Горе может быть только ухудшение сложившегося общения, никогда не может быть лучше, чем до того. Там все отношения обостряются, все поступки воспринимаются более критически, как-то более претенциозно, и надо быть к этом у готовым. Та наработка, которая была внизу, не должна уйти в «ноль», чтобы не было непонимания, отрицания команд, отрицания всего окружающего и т.д. Когда отношения переходят в «минус», тогда начинается паника, разлад и хаос, и недалеко в этой ситуации до трагедии.

Риск: Когда в команду проводится спортивный отбор, прошли отборки, ты позволил этим спортсменам войти в состав команды – и с самого начала держишь бразды правления в своих руках. А в коммерческой экспедиции, каковы критерии управляемости команды?


М.Т.: Она и не будет полностью управляемой. Каждый заплатил в меру своих возможностей и разными путями. Кто-то пошел за рекламные деньги, кто-то вложил свои личные, кто-то пошел как друг и товарищ организатора и заплатил полцены и кушает харчи того, кто заплатил полную цену, все это рано или поздно выявится. За месяц, за два, но это все проявляется. Советский человек, наверное, не стал бы копаться в справках и ведомостях, что почем. А «не наши» люди относятся к каждой копейке серьезно, они защищают свои права на том уровне, на каком платил. Это психология, выработанная десятилетиями, образом жизни.

Я, например, начал с другого: я никогда не устраивал такие отборки. Только люди – как они есть. Посмотрел на человека, в работе, на восхождении, как он разговаривает, как сидит за столом, как относится к товарищам, к женщинам – мне этого достаточно, чтобы взять или не взять человека в экспедицию. Не надо мне знать, подтягивается он и сколько раз, был ли чемпионом России или нет. Качество, которое превыше всего – общечеловеческие ценности. Я считаю, в альпинизме их ничем не заменить, никакими индивидуальными способностями или техническими навыками. Гора – это не стометровка, это не «пробежал, взял тапочки, сел в машину и уехал». На нее надо подняться, с нее спуститься, спуститься вниз и пережить все это. Не дай Бог получить травму и знать, что кроме твоих товарищей ни на кого надеяться нельзя, они будут относиться к тебе так, как ты к ним относился. Это – другая жизнь, другое миропонимание. Как говорили наши учителя, начинатели советского альпинизма, есть такие люди, которые просто ходят в горы, они называются альпинисты. Они бескорыстны, просто безвозмездно ходят в горы. Такая, на мой взгляд, забытая фраза, но имеет право на жизнь, мы все это на себе проверили и прошли. Не бросаем тех, кто с нами ходил, не забываем тех, кто ушел по собственной воле или нет. Мы к ним заезжаем, общаемся, помогаем, чем можем. Есть другие, наверное, виды спорта и человеческой деятельности с похожими отношениями. Я думаю, так живут подводники, которые проходили долго на лодке под водой, летчики, которые летали и бомбили вместе, в одном самолете пролетали лет 10, конечно, они потом не расстаются и помнят друг друга. Пережили часть своей жизни вместе, так и остаются вместе. Так и альпинизм. Пережили – хорошо, не пережили – хуже. Вот так…

Риск: А если вернуться к Эвересту, правильно будет сказать, что собранная тогда команда – цвет советского альпинизма?

М.Т.: Ну, я думаю, да. Стояла такая задача – собрать лучших из лучших. Может, кто-то остался за бортом, по своему характеру, по индивидуальным амбициям, кто-то не угодил тренерскому составу. Команда была не резиновая, и всех хороших спортсменов туда трудно было впихнуть. Но я думаю, она отбиралась объективно. И до сих пор все люди, кто был в этой команде, за исключением тех, кто погиб в горах, остались в альпинизме, до сих пор. Кроме, может быть, Пучкова, который на заводе работает или промальпом занимается. Та же канченджанговская команда – тоже занимается альпинизмом. Так что, отбирали приверженцев этого рода деятельности. Результат говорит за себя. Задача, которая ставилась – решена.

Риск: Ваш маршрут до сих пор по некоторым оценкам является труднейшим на Эвересте. Насколько он реально сложен?

М.Т.: Пожалуй, это так. Реально, он проще, чем Южная стена Лхотзе, которую мы прошли в 90-м году, там отвесная скальная часть более протяженная. Для нас тогда, в 82-м, было сложно, потому что мы все впервые шли на такую высоту. Для нас был потолок на 7000, и каждый метр выше ощущался, мы прощупывали его: как будет дальше, как самочувствие… Технических трудностей для меня как для скалолаза там не было. Всю сложную часть мы пролезли с Бершовым за 2-3 дня, провесили веревками скальную отвесную стену где-то метров 250-300. Местами нависающая стена, такая интересная работа: в высотном снаряжении, ботинках кожаных тяжелых, пуховках, не просто лезть. Ничего сверхсложного, конечно, там не было. Надо было пролезть – и мы пролезли.

Ефимов где-то описывает, что когда он подошел и увидел, какое там лазанье, то у него голова закружилась и т.д. Он не думал, что это можно пройти. Я тогда не думал, что это нельзя пройти. Была скала, мы лезли, морковки забивали ВЦСПСовские, нормальная страховка. А на Лхотзе мы стену 7 дней лезли подряд, не спускаясь с нее, там где-то 700-800 метров стены. Французы Кристоф и Бежар подошли под эту стену и увидели нас. Они быстро подошли под вершину по снежным вариантам, кулуарам, но стену даже не пытались лезть.

То же самое на Эверест, по этому маршруту никто не полезет, и туда лезть нечего, потому что Эверест – совершенно другое мерило, и каждый стремится туда забраться «просто на Эверест», как на высочайшую гору. На наш маршрут никто не пойдет, потому что не ставится такая задача и ее трудно себе представить. Пройти еще один новый маршрут – это да. Во-вторых, по этому маршруту не надо изначально идти – сложно, опасно, 1000 раз можно сказать, что его не пройдешь, потому что такую команду сейчас не соберешь – большую и нацеленную на единую программу, голову сложить, но добраться, потому что такой был настрой. Любой ценой, но гору сделать.

Хотя, мы ходили в 1992-м году по «Бонингтону», хотели рок бэнд («скальный пояс») пройти «по прямой». Когда я приехал на Южное седло, ребята заторчали как раз на «рок бэнд», свернули и прошли по «Бонингтону» до Южной вершины. Казалось, что по этому маршруту ходить просто: юго-западная ориентация, ветра особо не дуют, всегда солнце выглядывает, маршрут ходячий, крутой, но короче, чем через Южное седло, а если трудно будет спускаться – не проблема, путь через Южное. Мы хотели пройти стену, поэтому и выбрали «Бонингтона». А так – никто по этому маршруту на Эверест не ходит, ходили только как-то корейцы. Польский маршрут по Южному гребню – тоже ходячий, зимой прошли ребята, но зачем идти туда, если можно рядом и по-новому? Есть еще хорошее ребро, по которому можно пройти на Эверест – левее нашего, между американским и нашим – неявно выраженный контрофорс. Пройти новый маршрут – это да. Это будет нарисовано на схемах, войдет в историю, будет описано мисс Хоули. А просто повторять…

Есть Cеверная стена, на которую наши ребята собираются и уже долго муссируют эту тему. Конечно, если они найдут там свой вариант и пройдут – это будет хорошо. А идти по пути Месснера – нет смысла.
Подняться просто на Эверест, по достаточно безопасному провешенному маршруту, ничего безопаснее нету. Как ты туда забрался – не важно! Можно подняться без кислорода, переночевать, прожить там 2-е суток, снять панораму. Каждый раз можно находить какую-то дату: в честь дня смерти Башкирова, в честь дня покорения Эвереста, в честь 8 марта и т.д. Кучу дней, в честь которых можно туда ходить, водружать там вымпелы и т.д., журналы читать на вершине. Но это будет сделано на Эвересте! Вот китайцы хотели кабель туда затащить, в реальном времени показывать восхождение. Нужен там кабель? Да на хрен не нужен. Но они тащили.
Мы хотели шест Бубки туда занести. Писали письмо Самаранчу, чтобы под это денег дали, накануне Олимпиады все-таки – тогда это была тема.

Риск: А такие задачи реально решать маленькой командой?

М.Т.: Это уже альпийский стиль. Хотя по отношению к Эвересту это не всегда оправдано. По новому маршруту идти в альпийском стиле не всегда безопасно, нужно иметь хорошую акклиматизацию, до 7500 м оклематься, посидеть там 10-15 дней и можно идти на восьмитысячник в альпийском стиле.
Ходили по 10-15 дней на пик Коммунизма, например. Мы на Лхотзе в 90-м году сидели под 8000 дней девять: работали, вешали веревки. Я до 8300 за день прошел с одной ночевкой на стене, когда ходил навстречу Бершову и Каратаеву: без кислорода, ничем не пользовался, носил баллоны кому надо. Когда у тебя есть опыт и наработка, тогда все возможно, а если ни разу не был выше 8 000 метров, какой смысл подвергать экспедицию такому риску, чтобы провалить ее изначально и потом похоронить весь советский альпинизм? Надо было хотя бы первой двойке реально нормально сходить и спуститься.
Тоже самое: идти траверс без кислорода, те 4 вершины (речь о траверсе Канчеджанги 1989 г. – комм. РИСКа). Пройдите сначала с кислородом, а потом идите без.
Вот есть сифон у пещеры – ныряй туда без акваланга, ты же не знаешь, сколько метров у него длина, потом вынырнешь обратно. Ты нырни, промаркируй, опиши этот путь, а потом уже ныряй, как хочешь. Никто же этого не делает. Нырнул наобум, его там заклинило, и он не вернулся - какой в этом смысл? Нет нормальных объяснений этому явлению. Хотя, всегда кто-то бывает первым…
Есть поступательное движение: мы не идем сразу на 6-ку, а сначала на 1-ку, 2-ку. Были, конечно, случаи: описывают, что Кукучка на второй год занятий альпинизмом поднялся на Эверест. Федор Конюхов – не занимался альпинизмом, поднялся на Эверест. Но он проходил 3 раза на полюс, со льдом, холодом знаком – это было оправданно.

Риск: Какие на твой взгляд остались нерешенные Гималайские проблемы? Куда бы тебе хотелось сходить, съездить?

М.Т.: Я не в курсе проблем. А пройти хотел бы маршрут, который не прошли сейчас в Гималаях, на Лхотзе с юга, хоть на Шар пройти, хоть на Среднюю. Хотя, на Среднюю нет смысла теперь идти. На Лхотзе-Шар есть маршрут, который никто не ходил: на Черный Треугольник выходили, вот и все, его ходили по контрофорсу левее стены. Мы находили там чужие горелки в первом лагере, но выходили к этому лагерю по другому пути, они шли под навесом скал…
Для меня – Пик Жанну, маршрут со стороны Канченджанги, с Ялунга. Там есть стена, на ней крутой, явно выраженный контрфорс.
И напротив – стоит вершина Талунг. Вот на Талунг есть обалденный контрфорс, как на Макалу Западное ребро, снизу до верху на одном дыхании…

А вообще, Южная сторона в Непале – это особая совершенно структура. Там снег держится на отвесных скалах. Эффект тополиного пуха: восходящие потоки несут снег снизу вверх, стена неостывшая, снег налетает по восходящим потокам, липнет к стене, получаются вертикальные заледенелые скалы. Прикипевший, спрессованный, надо поверить, что ты можешь там лезть. Срубаешь ледовую корку, и там – сухая скала.
На Севере, в тени этого нет, а к Южным Гималаям надо привыкнуть…

И вообще, кажется, что еще вся жизнь впереди, еще столько надо успеть!..


На следующий день Михаил улетел в Сочи, на обратном пути перед Хан-Тенгри договорились встретиться: было обсуждено много планов на ближайшее будущее, публикации, совместные программы…
Не довелось…