Поход в Уэлен и на мыс Дежнёва

Мыс Дежнёва — крайняя восточная точка России (и Евразии), а село Уэлен — самый восточный населённый пункт нашей страны, если не считать погранзаставу на острове Ратманова.

Впервые Большой Чукотский (Каменный) Нос был пройден Семёном Дежнёвым в 1648 году, но сведения об этом оставались потерянными в течение почти ста лет. Долгое время первооткрывателем мыса считался Витус Беринг, в честь которого в настоящее время назван пролив, разделяющий Азию и Америку.



Надо прекращать столько есть в походе, думаю я, взваливая на мокрую спину 35-килограммовый рюкзак и вспоминая, что сам вешу каких-то 67. Рюкзак не сказать, что неподъемный, но основная работа подразумевает сидение за компьютером, а не путешествия по Чукотке с тасканием снаряжения по тундре.

За вчерашний день пути от бухты Пинакууль в заливе Лаврентия до места первой ночевки мы прошли 18 км. Кто по тундре не ходил, тот переспросит: меньше 20 км за день пути? Со школы привыкли, что скорость пешехода — 5 км/ч. Но у тундры свое мнение: не больше трех, а то и меньше, если придется переходить реки.

К рекам, ручьям и болотам, которые вчера были в изобилии, добавилась и кочка, сегодня отзывающаяся болью в подвивихнутых лодыжках. Днем группа путешественников вместе с моим другом Женей Басовым направилась на восток, к старинному эскимосскому поселению Наукан, лежащего там, где воды Тихого и Северного Ледовитого океана встречаются друг с другом. Я попрощался с ними и свернул на север, к горам Янропонты, за которыми вытянувшись на 15 километров в длину лежит озеро с манящим чукотским названием — Коолен.

Сегодня мне проще: путь лежит вдоль реки Пувтевеем, и кочки у берега не так много. На противоположной стороне лежит ровный нерастаявший снежник, уходящий вверх по реке. Если бы я перешел реку раньше, сейчас шагал бы далеко впереди, но останавливаться для переправы не хотелось: я поймал тот ритм движения, когда даже тяжелый рюкзак за спиной перестает чувствоваться.

К вечеру я все-таки форсировал реку и после позднего обеда надул лодку, скинул туда снаряжение и поволок ее по снегу к горам, которые уже казались совсем близкими. Идти стало легче, но река забралась в предгорья и постепенно мелела. Берега ее исчезли в тундре, и снежник закончился быстрее, чем хотелось, но тащить заново собранный рюкзак долго не пришлось: начавшийся дождик объявил конец нудного дневного перехода.



Утром горы, которые затянуло непогодой во время моего и без того одинокого ужина, так и не открылись. Облака стали гуще и лежали ровно, будто по линейке начертили границу, за которую им нельзя опускаться. Путь через эту пелену не просматривался, поэтому я просто взял азимут на озеро и полез вверх в абсолютной тишине.

Перевал был плоский. Он не подпирался никакими сопками, не уходил круто вниз. Туман поглотил высоту и растворил ориентиры. Стало казаться, что меня поставили на огромный каменный барабан, который я вращал ногами, оставаясь на месте в центре не меняющейся картинки. Ветер то и дело останавливал меня мохнатыми холодными лапами, оставляя на одежде сотни микроскопических капелек.

Я уже и сам почти растворился в этой белой невесомости, как вдруг с очередным шагом увидел в треугольном окошке, образованным склонами сопок и линией облаков, далеко внизу кусочек озера. Глаза, привыкшие за полдня к монохромным краскам, впитывали голубоватое свечение, и улыбка сама появилась на моем лице не смотря на путь, который мне ещё предстояло проделать.



Сидя на твердом берегу озера Коолен и щурясь от солнечных бликов, я переводил взгляд то на горы, которые перешел вчера, то на их отражение в гладком зеркале озера. Утро было необычайно солнечным. Ветер еще с вечера начал разгонять облака. Они безуспешно пытались удержаться за макушки гор, окружающих озеро, и от злости становились багряными. В образовавшиеся прорехи тут же устремлялся солнечный свет, яркими мазками подсвечивая вечернюю тундру. Нескончаемые крики птиц, прилетевших в эти места для гнездования, аккомпанировали этому драматическому представлению и от окна в балке трудно было оторваться, чтобы лечь спать после тяжёлого перехода.

По редким подвижкам толщи воды, которые выдавали себя маленькими круговоротами, было видно, что озеро медленно движется. Уличив единственный разрыв в береговой линии на востоке, вода делала рывок на свободу и, превратившись в реку Кооленваам, не прекращала свой бег уже до самой лагуны.

Стояла редкая для таких северных мест погода — идеальная, чтобы остаться на днёвку и насладиться отдыхом. Но опыт говорил, что пока есть погода — нужно идти, и я, оттягивая этот момент до последнего, все-таки отчалил после обеда.



Самолет сделал круг над заливом Лаврентия, с грохотом выбросил шасси и начал заходить на посадку. Пассажиры прильнули к иллюминаторам и с облегчением рассматривали родные места: утомительные перелеты с материка и пересадки остались позади. Коллеги-туристы рассматривали все подряд и щелкали смартфонами. Меня же интересовало одно: есть ли снег на сопках.

Тонкая ниточка реки Кооленваам, бегущая на карте через равнинную тундру, не вызывала доверия: практически нет никаких притоков. Мне нужен был снег! Если он есть — значит, тундра еще пропитана водой, которую отдает реке. В сухопутном походе я бы не желал этого, но сейчас, лавируя между торчащими из воды камнями, одетыми в белые пенные юбки, вспоминал увиденную из самолета картину: снег еще ярко белел в распадках, и я должен пройти.


Сплав по Кооленвааму на лёгком пакрафте Альпака, несмотря на то, что вода все-таки была, походил на агонию гребца. Путешествия по рекам на Чукотке для меня всегда были отдыхом: бросил грести и кружись себе, не спеша, вместе с водой. Сейчас же я отчаянно работал веслами, направляя пакрафт от одного берега к другому в поисках глубокой воды. Не успев отдохнуть после очередной петли, я должен был всматриваться в шумящие впереди перекаты, чтобы заранее выбрать место прохода.

Иногда река Кооленваам подпиралась с северной стороны еще нерастаявшими снежниками высотой в несколько метров. С их краев водопадами срывались ручьи талой воды, но они не успевали долетать до реки: ветер подхватывал их и на лету разбивал на сотни искрящихся брызг. Проплывать под такими берегами было жутко: глыбы льда могли обломиться, или река могла затащить лодку под подмытый берег. Жутко — и в то же время притягательно: лед стоял мощной вертикальной стеной, уверенно сопротивляясь натиску воды. Он таял, но показывал ледяной характер неотвратимо наступающему лету, окутывая лодку жутким холодом в этот солнечный день.

Я встал лагерем в одиннадцать вечера, когда понял, что грести больше желания нет, хотя до лагуны и оставалось всего несколько километров. Поднявшийся ветер иногда доносил до лагеря рокот работающей ДЭСки: от моей палатки до села Инчоун по прямой всего 12 км. Этот знакомый звук создавал уют на тихих, погрузившихся в дрему берегах, и одиночество не ощущалось тягостным.


Барабанная дробь по палатке и сотрясаемый порывами ветра тент разбудили меня утром. Поверхность реки, спокойная вчера, сейчас была покрыта рябью, а беснующийся ветер никак не мог определиться, в какую сторону ее гнать. Облака старались прижаться к земле, укрыть тундру от стихии. В такую погоду надо на месте сидеть. Редкие капли, падающие на лицо, были предзнаменованием чего-то более серьезного, и совсем скоро с этим пришлось столкнуться.

Встречный ветер поднимал на реке волны, перехлестывающие через нос лодки. Стоило бросить грести, как начинало сносить обратно. О том, чтобы достичь лагуну Уэлен по реке можно было и не мечтать. Оставалось причалить, собрать рюкзак и отправиться через плоскую тундру к песчаной косе, отделяющий лагуну от океана. Через пару часов с небольшой возвышенности океан показался впереди, и стало веселее, несмотря на непогоду: цель была уже вполне досягаема. К тому же я вышел на ровную широкую тропинку, и продвижение через кочкарные болота ускорилось.

Я долго не мог понять, кому надо лазать посреди таких унылых мест, чтобы образовалась эта дорожка, пока не дошло, что это — медвежья тропа. Все вокруг на мгновение сжалось, а потом вывернулось наизнанку, словно подставляя меня миру, который сразу стал враждебным. Каждая кочка, куст или бочка в тундре начали казаться медведем. Но настоящий стресс я испытал позже, когда дошел до берега океана.


Как только я вышел на косу, по которой предстояло пройти последние 14 км до села Уэлен, в нос ударил прогорклый запах протухшего мяса. Я знал, что именно так пахнут моржи, тюлени и нерпы, выброшенные штормом на берег. Этот запах, должно быть, очень привлекателен для медведей, рассуждал я, стараясь отогнать панику, постепенно овладевающую мной. Я понимал, что разойтись на узком песчаном отрезке, окруженном водой, будет проблематично.

Словно чувствуя мой страх, ветер стал издевательски швырять в лицо заряды крупных капель дождя вперемешку с солеными каплями моря. Коса исчезала в мокром тумане брызг, срываемых сильным ветром с белых волн лагуны: погода уверенности не придавала.

Туши никуда не денутся, подумал я. Они будут лежать тут, пока не сгниют полностью, а потом штормом выбросит новые. Шанс встретиться с медведем увеличивается к ночи… Я оглянулся назад на тундру, вдохнул морской холодный воздух и сделал уверенный шаг вперёд, оставив на мокром песке темный вдавленный след.


Мыс Дежнёва — место силы. Теперь и я это знаю. Духи, обитающие здесь тысячелетия, просто проверяли меня. Но сил дойти до Уэлена хватило, и они позволили увидеть главное. В походах начинаешь становиться суеверным — иначе как еще объяснить то, что туман, пришедший с океана, сопровождал меня всю дорогу от села, а в тот момент, когда я по скалам спустился с горы Лев к мысу, вдруг расступился?

Наверное, в этом месте и носился Дух над водою, подумал я и, будучи совсем не религиозным, удивился собственной мысли У океана не было края. Он плавно переходил в небо в том месте, где должен был быть горизонт. Бледным призраком на востоке из тумана изредка появлялся остров Ратманова, а потом так же медленно исчезал. Последний кусочек России, за которым даже время иное.

Если и говорить о времени, то здесь оно точно остановилось. Осознание того, что картина, которую я наблюдал сейчас, была такой же сотни, и даже тысячи лет назад, с трудом воспринималась мозгом. От таких масштабов начинала кружиться голова. Человек, стоящий на моем месте, видел тот же самый остров Ратманова, только называл его Имаклик. Его окружал такой же гомон морских птиц, гнездящихся на тех же самых древних скалах. Только кит в той же самой зеленой воде, обнаруживший себя медленным темным силуэтом, и шумным выдохом, выбросившим белое пятнышко фонтана, означал для берегового жителя Чукотки другое: наступило время охоты. Для меня же наступило время созерцания.


***
Больше фотографий можно посмотреть у меня на сайте в оригинальной статье, а так же в отдельном фоторассказе об этом походе.